Воробьев собралось, по-видимому, много. Хотя некоторые из них были в мокрых перьях и сидели на неудобных местах, - чирикали все. Каждый на свой лад, не коррелируясь с соседом, но звуки их стихийного чириканья, в том-то и дело, образовывали цельную гармоничную картину стройного, упорядоченного шума. Лишних в хоре не было, певучести, правда, тоже.
      "Твою мать", - опять пробормотал Карп. У некоторых людей в качестве слова-паразита выступает "значит", у других "бля", а у третьих - "однозначно". К кому что прилипло.
      "…Твою мать, так это же экспериментальные точки на моем графике из III-й главы!", - дошло наконец до Карпа. Как должна пройти кривая он знал, вернее хотел, но ни сплайны, ни параболическая интерполяция, ни любимый метод наименьших квадратов ни в какую не хотели давать нужного результата.
      Некоторые точки "чирикали" невпопад и портили всю картину. Этот синдром лишних точек уже давно его достал. "Милостей от природы ждать не буду. Попробую сегодня еще раз, не пойдет - снесу на хрен эти точки, нет времени с ними ковыряться", - решил Карп и вышел из дому.
      Подъезд только что вымыли. Слегка попахивало Русью, хлоркой и влажной пылью. В скупом декоре интерьера ничего лишнего - гудящий светильник дневного света с разбитым плафоном да пара скукоженных окурков, прилепленных к потолку. В росписи стен, выполненной в технике граффити на мотивы современного спора западников со славянофилами, преобладал маргинальный стиль. На любовно выписанные, с завитушками в стиле рококо, "ихние" fuck'и налезало похожее на иероглиф краткое угловатое слово, начертанное рукой славянофила. Для слова выбрали зеленый цвет, желая показать западникам, что древо славянской жизни вечно зеленеет. Все зеленеет и зеленеет…
      Кто первый начал, западники или славянофилы, Карп не помнил. Во всяком случае, после каждой косметической покраски стен первым появлялся иероглиф славянофилов.
      Удивительно, но почтовый ящик был пуст. Опостылевшая реклама отсутствовала. Портящие настроение пожарные сообщения тоже. Они всегда начинались с требования погасить задолженность, для тушения отводили небольшой срок, заканчивались угрозами и печатались на плохом принтере. Наверное, чтобы усилить коммунальную реформу. Самыми неприятными, раздражающими в сообщениях были строки с цифрами. И хотя в роли "гашетки" в семье выступала жена, Карп реагировал на них, при всей своей внешней сдержанности, более эмоционально, чем она. Одним "твою мать" тут нельзя было обойтись - чутье подсказывало как лягут цифры при хорошем принтере.
      Дождь то затихал, то шел с новой силой. Сейчас из низких плотных туч сыпалась холодная морось. Порывистый подмосковный Борей хватал ее на лету, уплотнял и швырял на зонтик, на самодельные козырьки над балконами, на мокрые подержанные иномарки у подъезда.
      Со стороны мусорных баков в шум дождя вклинилось позвякивание стекла - это в сыром тумане закопошились дворники. По причинам нерелигиозного характера утро понедельника для них началось не вчера, как решил Карп, а еще в субботу. "Души отчаянной протест" вылился в двухдневный алкомарафон, после которого они были, как говорится, почти никакие.
      Грядущее тоже было в тумане, "былое полно мук и зла". Однако зябкая прохлада хмурого утра действовала благотворно. Уже практически восстановилась высшая нервная деятельность и включилась вторая сигнальная система. До мерцающего сознания стали доходить слова.
      Трудовой процесс напоминал хождение по мукам и находился на стадии селекции бутылок. Приоритетом пользовались темные стандартные бутылки из-под пива. "Суеты и томления духа" не было, энтузиазма первых пятилеток тоже, на энергичный мат сил не хватало.
      Дворники устало переругивались, к двум хриплым небритым баритонам примешивалось слабое помятое сопрано, поносили жильцов, "этих тупых интеллигентов", бросающих в баки пустую посуду, и агрессивно посмотрели на спешащего к автобусу Карпа, намереваясь выплеснуть скопившуюся горесть обидными словами. Они безошибочно почуяли интеллигента, хотя он был не в шляпе, а в китайской трикотажной шапочке под "adidas". Однако увидев на его лице, кроме очков, наглое выражение презумпции невиновности, отвернулись и молча занялись своим делом.
      Возле баков стояла старая импортная детская коляска с грязным синим кузовом, прикрученным отечественной проволокой к никелированной раме. Чья коляска и был ли мальчик когда-то в ней - неизвестно, а вот известный русский вопрос "что делать?" дворниками был снова решен - на вечный зов Бахуса необходимо было ответить! Дворник - не кухарка, управлять государством не может, но в экономике кое-что понимает. После двух урожайных дней бутылки едва помещались в коляске; прослеживалась классическая формула "товар - деньги - товар". Обсуждение же второго извечного вопроса "кто виноват?" пришлось отложить до полной реабилитации организма.
      Подошел автобус. В основном, ехали молчаливые пенсионеры с рассадой, для которых этот вид транспорта стал "колесницей жизни".
      Отдав с некоторой жалостью кровные рубли за проезд, Карп сел на свободное место у окна, потревожив молодого сонного сапиенса с бритым затылком и расставленными под тупым углом ногами, и стал рассеянно глядеть на мелькающие березы с первыми изумрудными листочками, на мокрые лапы елочек, на обнажившийся после таяния снега мусор на обочине шоссе. Уродливые плоды цивилизации, "унесенные ветром" старые полиэтиленовые пакеты висели на деревьях. "Люблю отчизну я, но странною любовью, не победит ее рассудок мой…Что за народ! Нет, в этой стране порядка не будет!"
      Дождь перестал. С черных проплешин сожженной прошлогодней травы к шоссе стекали грязные ручейки. Туман почти рассеялся, его исчезающие хлопья низко висели над большими квадратами полей с зеленой озимью. Выключили освещение, и почетный караул фонарей у шоссе стал похож на погасшие согнувшиеся спички.
      Но вот и институт, с тлеющими искрами науки, с двумя уныло глядящими в небо куполами-обсерваториями, расположенными по краям главного здания.
      Омытые дождем свежевыкрашенные ворота тщеславно выглядели на фоне ржавого забора с покосившимися облупленными столбиками. Торговцы были изгнаны из храма науки несколько лет назад, а пары бюджетных шекелей на весь забор, видимо, не хватило. У столбиков сквозь трещины в асфальте кое-где пробилась съежившаяся от непогоды первая мать-и-мачеха.
      "Твою мать, и тут дурят честной народ", - посмотрев на новые ворота хмыкнул Карп, поздоровался с вахтершей и пошел к своему корпусу.
      По бокам главной аллеи высокие красивые ели приветливо кивали своими верхушками. На подходе к корпусу к приятному запаху хвои добавился кисло-пряный запах полусгнившей листвы, слежавшейся под старыми яблонями со времен последнего субботника. Сквозь разрыв в тучах выглянуло и тут же скрылось солнце, пошел сильный дождь.
      На площадке у лестницы дрыхла, свернувшись калачиком, рыжая институтская дворняга. Рядом валялась отвергнутая псом чья-то гуманитарная помощь - бледно-фиолетовая сосиска. Услышав хлопок двери пес поднялся, на всякий случай завилял хвостом и обнюхал Карпа.
      Крем для обуви, влажная одежда с запахами автобуса, польский "французский" дезодорант, кофе… Бутерброды в сумке пахли невкусной колбасой, ради этого не стоило беспокоиться. И не успел Карп дойти до своего этажа, как псина приняла исходное положение.
      Истосковавшийся по мастике старенький паркет отзывался радостным поскрипыванием на каждый шаг. Карп аккуратно поправил знакомую выскочившую паркетину, сел за свой стол у окна и прислушался.
      Основным шумом в комнате был квазипериодический шорох шин по мокрому асфальту шоссе. День был не присутственный. Редкие шаги ученых и неученых в коридоре и отдаленное земноводное рычание унитаза на спектр шума практически не влияли.
      Сотрудники не лезли с пустыми разговорами, что было на руку Карпу. Часть подалась на заработки в Город, другая часть, занятая экспортом интеллекта, издалека вдыхала "и сладкий, и приятный дым отечества", так как вблизи у многих из них этот "дым" вызывал аллергию. На остальных то ли повлияла погода, то ли они вообще не пришли в институт, так как получки, визуального контакта с начальством и свежей "соросятины" не ожидалось. Можно было спокойно поработать.
      После включения старенький компьютер запел в два голоса. Вентилятор блока питания патетикой звука напоминал последнюю симфонию Моцарта "Юпитер", а кулерок⁵ процессора робко ему подхрюкивал в до-мажоре. После короткого удара справа по корпусу компьютера "Моцарт" вырубился, а его младший брат затравленно приумолк. Но ненадолго. Andante cantabile до-мажор перешло в еле слышное Lento после-минор. Но тут же стала "пачкать" мышь. "Твою мать, как это надоело! - подумал Карп. - Бедность не порок, нет гранта - нет копеек на видеокарту", - включил обогревалку и окунулся в работу.
      Говорят, в начале было слово. А у нашего героя в начале был Word, причем 6-й версии⁶. Карп вспомнил, какие штучки (умом этого не понять!) выкидывало с ним славное детище Билла Гейтса. Сколько крови попортили одни колонтитулы с 11-м или 12-м размером шрифта в нумерации четных-нечетных страниц!
      Невозмутимость железяки, рожденной гением человека, ее искусы и неадекватность поведения вызывали неприятие, раздражающее непонимание, а иногда просто бесили. Да, у Карпа всегда были непростые отношения с компьютерами, и в некоторые вещи трудно было поверить. Своей электронно-цифровой душой компьютер прямо-таки чувствовал силу аналоговой души своего хозяина и, прежде чем подчиниться, желал немного поглюкать.
      Воробьев слышно не было, дождь утих и не барабанил по железной крыше. Впрочем, поглощенный своим делом Карп этого и не заметил.
      Обогревалка еще не прогрела комнату, изо рта шел пар, стали зябнуть руки, лежащие на клавиатуре. На улице, пожалуй, было теплее, чем в комнате. Поежившись, Карп обмотал шею шарфом и придвинул обогревалку вплотную к стулу.
      "Под бременем познанья и сомненья" на научном поприще шел третий час "карпенья". Непокорная, изматеренная кривая никак не хотела ложиться в отведенное ей русло. При учитывании всеx точек кривая становилась ломкой, при минимальном их количестве - повторяла график из рекламы жвачки. Истина опять ускользала из рук. Но что есть истина? Она одна или их несколько?
      Голова пока не болела. "Откуда, как разлад возник?", - с издевкой всплыла из бездны подсознания строка любимого поэта. Отражение на бумаге объективной геофизической реальности было явно хуже оригинала, невыразительное и какое-то непричесанное. Между тем, что должно быть, и тем, что есть, были "две большие разницы". Не отраженье Нарцисса в зеркальной глади аркадского озера, а отражение старой тети Сони в пыльном зеркале парикмахерской на Малой Арнаутской. Гармонии с природой не наблюдалось.
      Избавиться от синдрома лишних точек, увеличив роль субъективного фактора, казалось рискованным. Снос мешающих точек был все-таки слишком отъявленным. "Не поверят! - почти с нежностью подумал Карп о сводном харизматическом хоре кланированного Ученого Совета и его Корифее. - Один этот ирландец-декабрист О'Раевский чего стоит. Потусуются, важно и вежливо "почирикают", скучным голосом скажут пару слов про "актуальность и научную новизну" - и отправят sine ira et studio⁷ на доработку. А какая титаническая работа проделана, сколько сил отдано!"
      Изредка потрескивал паркет вблизи нагревшейся обогревалки, теплом приятно обволакивало ноги. Глаза Карпа устало блестели сквозь стекла очков. Взгляд оторвался от мерцающего дисплея и привычно заскользил по пыльным пустым бутылкам в углу комнаты у корзинки с мусором, бессознательно обежал надоевшие стеллажи с прямоугольными корпусами старой доперестроечной аппаратуры, которой не пользовались со времен Вернера фон Брауна, а списать которую нет ни сил, ни желания. Дойдя до прямоугольника "забугорного" календаря с округлыми чарующими формами женского пленэра, взгляд несколько оживился, встретившись с влекущим виртуальным взглядом "шоколадки" на открытой странице, и растекся по изображению.
      Вот это отражение действительности! Песнь Песней! Всего много - и ничего лишнего. Любая кривая хороша! Surfer, даже последней версии, здесь был бы бессилен как два Церетели против Родена.
      Снимок был сделан мастерски. Использовался, как всегда при профессиональной портретной съемке, среднефокусный объектив, что придавало изображению черты обратной перспективы, приближало его к зрителю.
      Грациозная поза сидящей породистой кошки. Овал смуглого лица. Ласковые темные глаза, широкие блестящие скулы. На влажных от помады губах застыла бесстрастная улыбка древних средиземноморских статуэток. Гладкая упругая кожа предплечий, маленькая ямочка между ключицами. Предательский индикатор возраста - шея прикрыта наклоненной головой и черным шарфом с блестками.
      Бархатные серповидные тени под спелыми плодами Венеры, просвечивающие сквозь прозрачную ткань пигментные кружки с локальными максимумами сосков. Короткие двойные складки на талии, выпуклая поверхность живота с мягко очерченным провалом пупка. Остальное…